Киев встретил меня свинцовой серостью неба. Обходя лужи на асфальте можно было догадаться, что отсутствие дождя в данный момент - явление временное. Накануне, услышав жизнерадостный прогноз о безоблачном и тёплом будущем для столицы как минимум на три ближайших дня, я без колебаний укомплектовал дорожную сумку зонтом и курткой-ветровкой. И теперь на сквозняке, продувающем павильоны книжного рынка, меня согревала не только эта куртка, но и удовольствие от того, что я вновь перехитрил синоптиков-приколистов. Радовали душу несколько новых книг уважаемого автора, занявшие место ветровки в моей сумке. Но главное, что согревало сердце: Я СЕГОДНЯ УВИЖУ РОМКУ!!! С ума сойти: месяц не виделись!
Мы познакомились на дискотеке второго мая (именно второго, - третье ещё не наступило. До полуночи оставалось чуть-чуть...). И ездил я к Ромке весь май, каждую неделю - на выходные. Встречались в "Ростке"; вечер субботы и всё воскресенье были нашими... Но июнь оказался для меня не столь радостным: из-за домашних проблем я на месяц застрял в своём городе. Тосковал сильно. А самое досадное, что я, уже строя в уме планы на совместное будущее, слов главных любимому пацану так и не сказал. Поначалу сомневался, не верил в любовь с первого взгляда; потом... всё недосуг как-то. Вдобавок Ромка, видимо, принял мою осторожность, комплексы провинциальные за безразличие и сам иногда отстранялся как бы...
Ну, ничего. Сегодня наверстаю упущенное! Сейчас - в "Старый Киев"; если Ромки там ещё нету - попрошу передать, чтобы ждал, когда придёт, а сам обойду окрестности и вернусь в кафе. Чёрт! За два месяца знакомства мы так и не нашли способа междугороднего общения! Пришлось ехать наугад, а вдруг он на дачу укатил? Вот будет облом... С такой чехардой радостных и не очень мыслей я спустился в метро, доехал до "Льва Толстого". На выходе из подземки, в переходе, подошёл к сидюшной раскладке посмотреть, что нового. И вдруг то ли чутьё какое подсказало оглянуться, то ли боковым зрением заметил: будто светлячок в ночном лесу, да нет!.. Будто вспышка сверхновой в ледяном мраке Вселенной - белые Ромкины волосы, удаляющийся худенький, такой родной, любимый силуэт. Музыкальные новинки так и не почувствовали на себе мой пытливый взгляд, оставшись в ожидании более уравновешенного покупателя. Я же, возблагодарив судьбу за приятные случайности, вспомнил школьные уроки физкультуры и, решив побить собственный рекорд в беге на 50 метров, рванул вслед за любимым. Ромка был одет во всё белое - моя финишная чёрточка не затерялась бы ни в сумраке перехода, ни в толпе прохожих.
Хотел подбежать сзади, закрыть ладонями его лицо - угадает? Немного осталось: протянуть руки и... Боже! Правая Ромкина кисть - в крови. Похоже - не до шуток...
- Ромка!
Оглянулся, остановился. В глазах слёзы, губы чуть дрожат.
- Малыш, что стряслось? Покажи лапу - платком кровь вытру. Где это тебя угораздило? - Не трогайте! - в глазах испуг. Боится, что сделаю больнее? - Дайте платок, я сам... - Держи, только оставь своё "выканье".
Разница в возрасте у нас не то, чтобы очень большая: Ромке двадцать в октябре будет, а мне уже 33. Давным-давно перешли на "ты", но иногда... Вытер кровь с кисти, аккуратно промокнул пальцы. Кожа на костяшках рассечена, будто сжатым кулаком - вскользь по стеклу. Носовой платок пропитался кровью; говорю:
- Дай платок, - выброшу. Он уже ни на что не годен. - Нет! Я сам. Не прикасайся!
Ромка отдёрнул руку, как ужаленный. Поискал глазами урну для мусора, увидел и двинулся к ней. Боже ж ты мой! Ну что такое?! Таким недотрогой он никогда не был. С момента нашего знакомства это, скорее, моя роль, по-дурацки добросовестно исполнявшаяся вначале. Так что же? Может, винит меня мой любимый за месяц разлуки? Может, ревнует, думая, что я у себя в городе нашёл кого-то другого? А может, сам уже не один? Иду следом, говоря растерянно вдогонку:
- Хорошо, ладно, не трогаю...
Из порезов на Ромкиных пальцах снова пошла кровь. Я вспомнил про бумажные полотенца у себя в сумке, достал пару и протянул ему.
- Кто это тебя, или сам? - Сам. - Обо что или об кого? Не дрался, часом?
Ромка молчал. Бумага пропитывалась кровью, а я - каким-то невнятным предчувствием чего-то очень нехорошего.
- Ладушки, потом поговорим. Сейчас найдём медпункт какой-нибудь или аптеку... - Я домой хочу. Поедешь со мной? - К тебе? А мамик твой? - На дачу уехала.
Я ошалел от удивления и нежданной радости. Никогда я не был у Ромки дома, не знакомился с его мамой и вообще слабо представлял, как это знакомство будет выглядеть. Отношения сына с матерью оставляли желать лучшего. Теоретически, двоим в трёхкомнатной квартире места должно бы и хватить... Увы! А впрочем, сейчас это дело третье. Главное - Ромка зовёт меня к себе. Значит - не обиделся и не ревнует.
- Класс! Поехали!
На радостях я было вознамерился обнять любимого, прижать к себе и расцеловать прямо на виду у прохожих.
- Не надо! - он отшатнулся, чуть не ударившись спиной о стену перехода, как только моё намерение стало очевидным.
Выражение моего лица в тот момент было, наверное, не очень живописным, однако больше удивлённым, чем обиженным. И среди сумбура мыслей и чувств проявилась догадка:
- Слу-у-ушай! А ты часом не подзалетел тут без меня?
Опустил голову мой Ромка, отвернулся, только успел я заметить, как вновь блеснули слёзы в его глазах. Угадал я, значит! Доигрался пацан... "Нет в кармане ни гроша, прогуляюсь на ПШ*..." И не пытаюсь скрыть язвительность:
- Классно ты провёл месяц! Кто был столь щедр? - Друг бывший приехал на два дня из Москвы. Я как чувствовал... Потом пошёл, проверился и...
Слезинка скользнула по Ромкиной щеке и закончила свой путь в пыли тротуара. Сердце - не камень, я - на попятную:
- Да ладно, не реви только. Не паникуй - всё поправимо. Если дело в деньгах... Хозяин подарка уехал уже? Чёрт с ним, деньги на лекарства я найду. Матери своей только не говори. Без траха поживём чуть-чуть; вылечишься - будешь, как новенький!
Посмотрел на меня так, столько было в этом взгляде отчаяния и боли, что последние слова я договаривал по инерции, уже осознав их бессмысленность, их оскорбительный оптимизм.
- Ром, ты уверен, что СПИД? Точно-точно? - Да. Я же сказал, что проверился. И мать в курсе. - Господи, Ромка... - и что сказать-то не знаю.
Все упрёки и обиды отступают перед такой бедой. Малыш ты мой, зайчик солнечный! Хоть и знакомы мы всего ничего, и отношения наши складывались судорожно как-то (иногда казалось, что и не было ничего между нами), но ведь значу я для тебя хоть что-то, если держался ты меня весь тот месяц... А я... Два друга, две любви было у меня в до-Ромкиной жизни, но так тепло, так радостно, как с ним, не чувствовал я себя никогда. И если должна существовать в жизни человека хоть какая-то цель, то я избираю далеко не худшую. И из тысяч возможных и нужных сейчас слов я произнёс самые главные:
- Ромка, милый! Солнце моё непутёвое! Люблю ведь я тебя, глупого. Никогда не говорил, а зря; хоть сейчас скажу. И не оставлю теперь никогда, разве что сам этого захочешь, да и то не обещаю. Перееду сюда или заберу с собой - решим, как будет лучше. Не горюй так; будем вместе - всё будет нормально! С этим живут... - С этим умирают... - тихо ответил мой малыш.
Страшно слышать такие слова от девятнадцатилетнего пацана, будто и не он это сказал, а призрак смерти - чёрная тень за его спиной.
- Чего уж теперь, - говорю, - все там будем... Не боись - как-нибудь продержимся. Чёрт! У всех - дети, как дети, а у меня - ходячее бактериологическое оружие какое-то! - пытаюсь пошутить, довольно неудачно, но Ромка чуть оживает: - Ага, - говорит, - хоть какая польза... - В смысле? - не понимаю я. - Ну... - он показывает взглядом на порезанные пальцы. - А, я же не сказал...
Прижали тут меня к стене трое, все из себя... натурасты такие: "Девочка, поговорить надо!" У меня настроение - третий день, как мать сказала, - сам понимаешь, а тут ещё эти... В кармане - расчёска металлическая; как оружие не годится, но зубья острые. Я - себе по пальцам, до крови... Ору: "У меня СПИД; можете убивать, но вас, кого достану, с собой в могилу заберу!" Подействовало, прониклись.
- Ну, ты даёшь! Да, а как это "мать сказала"? Что сказала-то? - Ох... Пошёл я анализы сдавать, а там какая-то материна подруга давняя. Я её и не помню даже. Ну, естественно, мать раньше меня узнала. Я только собрался за результатом идти, а она домой как залетит! Что было... - Плакала? - Где там! Орала так, что стёкла в окнах дребезжали, посуда из серванта падала. Всё обо мне рассказала, что думала.- Странная реакция какая-то. - Да нет, поплакала потом немного. А, ладно! Едем ко мне? Ещё бы я отказался!
Ехать было до "Харьковской". В вагоне нашлись для нас свободные места. Сели обнявшись. Ромка положил голову мне на плечо, закрыл глаза. Молчали. Я пытался представить наше будущее. Сказать "не брошу" это одно, а жить вместе... Впрочем отказываться от своих слов я не собирался, во-первых, а, во-вторых, ничего непреодолимого на нашем пути вроде бы не намечалось. Заберу парня к себе; город немаленький, скучно не будет. Работа у меня есть, Ромке - найду. Квартиру снимем, провинция - не Киев: с жильём и проще, и дешевле. Слухи, сплетни - не волнует; наврём с три короба - поверят, а не поверят - их проблемы. Правда, диагноз... Ничего, разберёмся
О чём думал сейчас мой Ромка? Может, просто отдыхал от волнений и переживаний? Чувствовал ли он сейчас то же, что и я тогда, на первой нашей дискотеке, одинокий, ничей, почувствовал после первого его поцелуя? Если так - может, крест мой станет немного легче. Ну, почему, чтобы признаться в любви, мне нужно было дождаться такой беды, такого чудовищного повода? "Не покидайте своих возлюбленных..." И теперь, желая крепче обнять своего любимого, я не стал ждать никакого повода - я сделал это просто так.
Есть хотелось - страх! По дороге от метро мы накупили всяческой снеди и бутылку "Кагора" в придачу: страсть к сладким винам и вообще ко всему сладкому у нас одинаковая. Возле дверей Ромкиной квартиры, для перестраховки, я нажал кнопку звонка. Никого. Вошли. Ромка занялся порезами на пальцах, я - чисткой картошки. Водрузил кастрюлю с картошкой на плиту и стал готовить салат из помидоров и лука. Ромка зашёл на кухню, стал за моей спиной, положил тёплые ладошки мне на плечи. Я легонько потёрся щекой об осторожные его пальцы, прикоснулся к ним губами... Вообще-то, пока картошка не сварилась, салат может и подождать. Не об этом ли хотел мне сказать мой любимый? Кстати, как отразятся меры предосторожности из-за его болезни на получаемом удовольствии? Я решил не рассуждать долго и увлёк Ромку в комнату, чтобы в более подходящей обстановке получить ответы на интересовавшие меня вопросы...
Картошка разварилась донельзя. Пюре дополненное жареной курицей, салат, вареные яйца под майонезом, немного вина, чай с тортом - так выглядела вторая часть праздника нашей встречи. Перед тем, как сесть за стол, я вернул на себя всю одежду, в которой приехал (исключая ветровку, разумеется). Ромка же остался лишь в плавках, несмотря на мои не очень настойчивые возражения: мол, отвлекаешь от наслаждения вкусом. Вообще-то, я был не против, но в квартире не жарко, а для него теперь любая хворь может оказаться последней. Преодолевать упрямство моего любимого мне ещё только предстояло научиться. Чтобы не откладывать это дело в долгий ящик, я, как только поели и убрали со стола, погнал пацана к платяному шкафу, на ходу декламируя древний анекдот: "Что ж ты, Анка, голая-то стоишь? Сколько я тебе платьев подарил, смотри: раз - платье, два - платье, три - привет, Петька, четыре - платье..." Открыл дверцу и на полке, прямо перед собой, увидел сплетённую в змеиный клубок детскую скакалку весёленького зелёного цвета.
- Детство вспоминаешь? - спрашиваю. - Уже третий день... - буркнул Ромка, сосредоточенно изучая содержимое шкафа. Не сразу я понял его слова, но лучше было бы и не понимать. Схватил кандидатку в удавки двумя руками, заорал: - Ты чё, ваще сдурел??! - Не кричи на меня, - тихонько так ответил. Обречённый взгляд его мокрых глаз будет мне вечным укором за месяц разлуки, за нерешительность, за вовремя не сказанные слова. Сам чуть не разревелся, подошёл к окну, в форточку выбросил скакалку. - Забудь думать, - говорю. - Себя не жалко - хоть меня пожалей: как я без тебя?! - Ничего, месяц продержался...
Не нашёл я, что ответить: прав он по-своему, мой Ромка. Да и отвечать упрёком на упрёк - зачем? И так тошно... Но тут необходимость ответа окончательно исчезла со звуком проворачивающегося в замке ключа.
- Мама! - сказали мы оба одновременно: то ли реакция на происходящее, то ли констатация факта... - Одевайся, живо!
И Ромка начинает спешно облачаться в свои белые одежды. Хорошо хотя бы то, что первую часть праздника нашей встречи мы отметили не на кухне, а в его комнате, где сейчас и оказались. Я думаю, Ромкин стриптиз был бы не лучшим фоном для знакомства с его матушкой... Надо признать, оделся мой малыш быстро и я почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы первым сказать "здравствуйте" появившейся на пороге Ангелине Львовне.
- Кто это? - услышал я ответное приветствие. - Стас, можно - Славик, - поддержал я беседу. - Я тебя спрашиваю, кто это такой? - проигнорировали меня. - Мама, это Славик. Я уезжаю к нему, мы будем вместе жить. Ромкино решение совпало с моим, хотя этот вопрос обсудить мы ещё не успели. - Никаких Славиков! Никуда ты не поедешь! Хватит с меня позора и проблем. А Вас, молодой человек, я попрошу немедленно удалиться! - С удовольствием, - не стал я спорить. - Сейчас Рома упакует сумку... - У Ромы - СПИД. Вы это знаете? - не удовлетворилась мать моим согласием. - Никуда он не поедет, будет лечиться здесь. - Мне кажется, что в небольшом городе парню будет спокойнее, - гну свою линию. - И чего Вы за него ухватились? Уж не от Вас ли зараза? - матушка применила обходной манёвр. - Нет, это не моих рук дело, если так можно выразиться, - закрываю эту тему. - Что Вам за резон возиться с больным? Смерти не боитесь?
Надо же! Какая забота обо мне... Что тут скажешь?.. Рассуждать о высоких материях - долго, и не к месту, вроде бы. Не утруждая себя размышлениями, ляпнул самое простое:
- Мы любим друг друга. Это - во-первых. А, во-вторых, - у меня тоже СПИД; чего бояться?
Импровизация вышла потрясная! Ловлю Ромкин испуганный взгляд, говорю глазами "нет". Матушкин же взгляд наполнился неподдельным ужасом. Странно... Действительно за меня переживает, или что, чужая зараза страшнее?
- Я не хочу здесь оставаться! - Ромка взял инициативу в свои руки. - Со Славкой мне будет лучше. Мы правда любим друг друга!
Его явное намерение подтвердить свои слова поцелуем вызвало положительный отзыв с моей стороны. Наши лица сблизились... Чёрт возьми! Похоже, меня сегодня отучат целоваться!!! С воплем "не смей!!!" Ромкина матушка ринулась в нашу сторону, пытаясь предотвратить это, по её мнению, безобразие. Напрасный труд: от её крика мы остолбенели, так и не совершив желаемое.
- Прошу прощения, - я вновь обрёл дар речи. - А в чём, собственно, дело? - Не смейте прикасаться к моему сыну! Опять - двадцать пять! Что-то похожее я сегодня уже слышал. - Не думаете ли Вы, что сегодня, после того как Ваш сын сказал мне о своей болезни, мы соблюдали дистанцию в пять метров? - Что??? Вы сегодня... Ангелина Львовна стремительно побледнела. Только обморока здесь ещё и не хватало! - Да что тут такого?! - я уже не выдерживаю светского тона. - Я тебя под суд... Да я тебя своими руками... - проговорила мать, задыхаясь и оседая на пол.
Ромка пододвинул поближе кресло, помог матери сесть. Я хотел было поддержать её с другого бока, но она отдёрнула руку.
- О, Господи! - выдохнул я. - И причём здесь суд? - Ты заразил моего сына! - прошептала Ангелина Львовна с искренней ненавистью в голосе. - Да перестаньте Вы чушь молоть! - я уже пошёл вразнос. - Меня вообще месяц здесь не было; лучше смотрели бы за сыном. - Сегодня... - пояснила она. - Это ещё как?! - спрашиваю ошалело. Ничего себе! Делали всё аккуратно, медленно и печально, как говорится, - самому б уберечься - а тут такие заявочки. - Я ему неправду сказала, чтобы напугать, чтобы не таскался повсюду. А ты...
"Чего???", сказанное на два голоса с Ромкой, завершилось звоном разбитой чашки: сын принёс матери воду, но услышав такую новость, не удержал посудину в руках.
- Значит, ты попросила подругу, и она написала мне... - А что мне было делать? Как тебя уберечь?.. Не судьба, видно...
Выходит, отчаяние сегодня - не только Ромкин удел. Говорят: понять - значит простить. Умом я понимал мотивы материнского поступка, но в сердце не было места прощению. Рассеченные в кровь пальцы, удавка, ждущая своего часа, безысходность Ромкиного взгляда... А если бы я приехал не сегодня, а завтра? Послезавтра? И если материнская любовь способна довести сына до смерти - зачем ему такая любовь? Но только ли на Ангелине Львовне вина за случившееся? Только ли материнская любовь смертоносна? Жалость - не прощение. Говорю:
- Нету во мне никакой заразы; я просто так сказал, чтобы долго не объясняться. Здоровы мы оба, значит, - успокойтесь! Где у Вас тут лекарства, может Вам от сердца чего принести?
Лёгкая тень надежды промелькнула в материнском взгляде. Ромка до сих пор в ступоре, - по воду теперь моя очередь идти, наверное. Убедившись, что Ангелина Львовна приходит в себя, мы с Ромкой вышли на улицу развеяться. Дождя не было, синоптиков пожалел, что ли? Ну и хорошо. И так на душе тоскливо, хотя вроде бы радоваться нужно... Но такие передряги, даже хорошо закончившиеся, всё равно оставляют в душе неизгладимый след. После всего, что случилось, невозможно оставаться таким, каким был прежде. Лучше ты станешь или хуже, добрее или ожесточишься - тебя прежнего уже нет.
Скамейки во дворе пустовали. Мы выбрали, какая посуше, и я расстелил пару пакетов. Молча прижал Ромку к себе: столько сегодня уже было сказано, что ни о чём больше не хотелось говорить. Разговоры будут потом, потом будут решения... Будет жизнь? Ромка вскочил:
- Посиди, я схожу за "ром-колой". Тут киоск рядом, я быстро.
Ветер растрепал ему волосы и весь он - загорелая полоска шеи, белые куртка, джинсы, кроссовки - худенький, стройный силуэт, как свеча на холодном, сыром ветру нашей жизни. ...Сберечь, прикрыть ладонями от непогоды, защитить... Что в моих силах - сделаю, но не всё во власти человека. Господи, не дай погаснуть! Я затолкал оба пакета в карманы куртки.
2000-2012